Синий бархат / Blue Velvet (1986)

В 1990-м году мне в руки попался болгарский журнал, посвященный кино, типа нашего "Советского экрана". Мне на долгие годы запомнился последний разворот журнала, в котором была объемистая публикация: американские критики выносили вердикт 80-м годам. В списке 20 лучших американских фильмов (но был также и европейский "хит-парад", в нем, к слову, лидировал фильм Акиры Куросавы "Ран") третью строчку занимал "Синий бархат". Через шесть лет мне в руки попал новый артефакт — это был компакт-диск с американской энцикопедией "Синемания’96". Он содержал ревью титулованных критиков: Молтина, Эберта, Каел и составителей диска, а также 20 отрывков из классических голливудских фильмов. Самым лучшим и впечатляющим (после эпизода из "Челюстей", где Рой Шайдер базарит с капитаном судна и при этом, не глядя, бросает совком рыбу-приманку за борт) был эпизод из "Синего бархата". Синее небо, белый палисад, розы колышатся на ветру, благостные дети переходят дорогу, пожарники, едущие на своем драндулете на вызов, приветливо и по-документальному нагло машут руками в камеру. Пожилой благообразный мужчина поливает газон своего ухоженного участка земли. Потом он внезапно хватается руками за шею и падает. Веселая собачка с веселым гавканьем весело прыгает на нем и пытается укусить струю воды, прыщущей из шланга, который валяеца рядом. В поле зрения появляется серьезный младенец. Далее камера перемещается ПОД ЗЕМЛЮ. Там со зловещим скрежетом медленно и мрачно ворочаются жуки…

Когда еще через пять лет я, наконец, посмотрел "Синий бархат", то увидел и понял: эта сцена является прологом "Синего бархата" и в полной мере содержит в себе концепцию как этого фильма, так и последующего фильма Дэвида Линча, телесериала "Твин Пикс". Линч изображает благостный провинциальный мирок, по сути дерёвню, то есть минимальную административную единицу государства, где, в следствие минимальности, всё должно быть элементарно и просто. Деревня — это такое место, где никогда не кипят страсти; это место, далекое от суеты мегаполисов. Сюда в своих мыслях и фантазиях стремятся городские жители, чтобы обрести гармонию. Но, как говорится, ЧУ! Оказывается, что в доме по соседству есть мрачные тайны. Там царит порок! За аккуратными фасадами ухоженных домиков таится настоящее зло, способное погубить тебя.

Линч изображает смерть в современном Эдеме, изъеденную червоточинами сельскую пастораль. Идеальный фрагмент: главный герой фильма, Джеффри Бомон, идет через лесную зону в больницу к отцу (этот благообразный джентльмен, упавший наземь, является его отцом). Сначала взгляд Джеффри падает на сарай. Потом на камень, который он подымает и бросает в пустую бутылку возле сарая. Этот бросок говорит о том, что Бомон хочет попасть в бутылку и разбить ее, как и все, что сделано человеческими руками, что нарушает безупречность природы. Бомон не попадает в бутылку, но на обратном пути повторяет попытку. В поисках камня он натыкается на человеческое ухо — вещь, инородную не только для леса (человек тысячи лет назад покинул лес), но и для человеческой среды (разумеется, что люди не разбрасываются своими ушами по доброй воле).

Джеффри начинает расследовать "дело об ухе" отнюдь не потому, что хочет поиграть в Шерлока Холмса, а потому, что хочет восстановить всемирную гармонию (как в целом, так и в частности — в человеческой среде). Встретив в полицейском участке равнодушного следователя, который буднично говорит: "Да, это действительно человеческое ухо", Бомон понимает, что полиция не имеет (или забыла) никаких представлений о всемирной гармонии и потому неспособна эту гармонию восстановить.

Затем Линч идет еще дальше: ему недостаточно аккуратных фасадов, он показывает, что "червоточинами" изъеден и сам Бомон. Идеализируя Бомона до персонажей комиксов, внезапно Линч ошарашивает зрителя одной характерной сценой. Мало того, что Бомон тянется к "униженным и оскорбленным", пренебрегая хорошими пасторальными девочками (внешне неприятная Лаура Дерн, чья уродливость особенно заметна в сцене ее рёва), так он их еще и пиздит! Сцена, когда Бомон наносит удар по скуле Дороти Вэланс, а потом, не удержавшись, бьет женщину вновь и вновь, попросту гениальна! На Линча поистине снизошло какое-то озарение, когда он прописывал эту сцену в сценарии. Она является ключевой.

Во-первых, этой сценой Линч доводит до совершенства свою мысль о несовершенстве мира. Джеффри Бомон предназначен спасти Дороти Вэлэнс от зла, персонифицированного в маньяке Фрэнке Буте (Деннис Хоппер), который нещадно ее терроризирует, держа в заточении ее мужа и сына (для того, чтобы хотя бы изредка встречаться с ними, Дороти должна терпеть избиения и сексуальные притязания Фрэнка, заявляющегося набегами). Но что в результате: Джеффри точно так же, "набегами", посещает Дороти. Он ее трахает и, в ключевой сцене, избивает. А потом горько плачет, проснувшись поутру в своей кроватке, глядя на стену, где висит, начиная с детских его годов, какая-то фигня. Детство закончено, мальчик, говорит ему эта фигня, висящая на стене. И это поистине какая-то достоевщина!

Но Дэвид Линч — это Дэвид Линч, а не Достоевский. У него все гораздо хуже. Просьба Дороти, после которой Джеффри начинает ее бить, звучит так: "Ударь меня! Ударь!" Хороший мальчик Джеффри, предназначенный спасти Дороти, то есть, "сделать ей хорошо", не может удержаться от такой мольбы и бьет ее (потом Джеффри видит в этом кайф и бьет её снова, после чего осознаёт, что стал ровнёй Фрэнку). Эта сцена недвусмысленно намекает на то, что причиной всех бед является Дороти. Это она, выступая на сцене ночного клуба, "развратила" Фрэнка, и это она сейчас развращает Джеффри. Но что есть разврат? Разврат — это то зло, которое заключено внутри человеческих душ. Это то "зло", которого каждый средний человек, нравственный провинциал, стесняется и может заниматься "им" только за фасадами своих домов. Тем самым Линч отрывается от внешних атрибутов (заборчики и стены домов, за которыми творится ТАКОООООЕ) и показывает человеческую начинку, проводя скабрезную параллель между человеком и бездушными предметами.

Уникальная особенность "Синего бархата" заключается в том, что фильм трудно поместить в рамки какого-либо жанра. Его нельзя назвать "драмой", "криминальным триллером" или "черной комедией", хотя эти определения определенно просятся на язык. Я считаю, что фильм Дэвида Линча "Синий бархат" — образец кинематографического постмодерна. Это цельный, идеально продуманный киношедевр, в котором Дэвид Линч мастерски простебывает такие жанры, как "нуар", "подростковое кино", "детектив" и т.д. А еще вернее, не простебывает, а натягивает их, как волчью шкуру, на костяк сюжета. И под этим лоскутным одеялом идея о тотальной порочности чувствует себя довольно уютно. Вы помните саркастический финал, когда Джеффри делает окончательный выбор и "возвращается" к героине Лауры Дерн, своей ровеснице. Он мирно сидит в саду в кресле: камера показывает сверхкрупным планом изгибы его уха. Джеффри преодолел порок и вернулся в среду, в которой вырос. Теперь он — потенциальная жертва, каковой стал муж Дороти. Хэппи-енд.

Симпатии Линча очевидны: "развратная" Изабелла Росселлини (она же Дороти Вэлэнс), которая двадцать лет была "лицом" парфюмерной конторы "Ланком", стала супругой Линча почти сразу после съемок фильма. Вероятно, Линч воображал, что женится на персонаже своего фильма, — ибо брак продлился недолго.

Другие рецензии читайте в журнале ЭКРАНКА.РУ