Две экзальтированные девочки-фантазерки из школы для девочек, пятидесятые годы ХХ века. Обтекаемые формы автомобилей, пухленькие тела в закрытых по моде купальниках.
Подруги тащатся от фильмов Орсона Уэллса и пластинок Марио Ланца.
Девочки придумывают свой собственный Четвертый мир – по-райски прекрасный, но – без христиан. Там среди прочих красивостей – старинных английских садов и всего прочего – обитают ожившие пластилиновые человечки, которых они сами же и лепят в больших количествах.
Их взаимная привязанность разрастается до размеров наркотической. Каждый из них настолько зацикливается друг на друге, что с какого-то момента уже не может полноценно существовать в рамках своей семьи.
Двери в это самый Четвертый мир открываются для Ивон, к примеру, в момент коитуса с одним из постояльцев ее матери. И в этом мире она взволнованно ищет среди оборачивающихся к ней удивленных незнакомцев свою любимую подругу.
С ума сходят не они, а все вокруг.
В какой-то момент напряжение их чувств достигает такого накала, что Ивон понимает, что она ненавидит свою мать и должна ее убить.
Девочки знают в деталях свой план, а мы - нет. И, конечно, ни о чем не знает мама, постоянно рискующая и поворачивающаяся к ним обеим спиной (при замирании зрителей).
Девочки волнуются. Зритель тоже трясется от страха - осуществится ли это дерзкий план?
Ничего не значащие, милые разговоры за столом приобретают зловещий оттенок, если знаешь о роковом замысле.
Долго-долго показывают, как три пары женских туфель шагают друг за другом по тропинке.
(Вот этот кусок с приготовлением к убийству я и видела в прошлый раз, и он-то мне так и понравился.)
